ООС НИК - Ponos
(черновик,чисто база)
АКТ I - Золотая кровь
Прекрасные виноградные сады Флорэвенделя простирались до самого горизонта, поднимаясь мягкими волнами на склонах холмов. Лазурное небо ласково склонялось над этим уголком земного рая, а аромат свежего винограда, смешанный с тонкими нотами цветущего лавра, наполнял воздух. Луга, переливающиеся всеми оттенками зелени и золота, расстилались меж узких дорог, ведущих к старинным усадьбам и монастырям, скрытым за стенами плюща. Однако всё это буйство красок и изысканность природы имело свою цену.
Не было бы этих благословенных земель, если бы не реки крови, пролитые за их обладание. Каждое поле здесь помнило ржание боевых коней и звон клинков, каждый камень крепостных стен был возведён потом и слезами. Войны вспыхивали снова и снова, сменяя друг друга, как времена года. Флорские бароны сражались за виноградники и пашни не меньше, чем за честь и титулы. И как бы прекрасны ни были эти земли, истинной их сутью была борьба: за власть, за наследие, за золото.Рафаэль де Сен-Круа родился в одном из древнейших, но к моменту его рождения, уже обедневших дворянских родов Флорэвенделя. Его семья, некогда могущественная и знатная, несла свой герб с гордостью, но к последним годам, их герб едва выглядывал из-за дна долговой ямы, в которую они влезли. Отец Рафаэля, Гийом де Сен-Круа, был человеком строгих принципов, последним стражем древней чести их рода. Он держался с достоинством, так, словно его земли не были давно заложены, а дом — не кишел шипящими, как змеи, кредиторами. Он старался держаться, как будто он мог лишь упрямством удержать то, что безвозвратно утекало сквозь пальцы. Но глаза выдавали правду — холодный блеск стального самообладания скрывал в них отчаяние, особенно когда перед ним оказывались очередные долговые расписки.
Мать, Элеонора, происходила из древнего, но не столь богатого рода, что бы полностью погасить все задолженности семьи. Брак с Гийомом де Сен-Круа был скорее союзом необходимости, чем любви. Род Элеоноры надеялся укрепить своё положение, породнившись с именитым на то время человеком. Однако вместо роскоши и стабильности она получила лишь сомнительное поместье, что в ближайшие несколько лет грозилось заложиться. Но она несла свою ношу с достоинством, никогда не жалуясь на нищету. Элеонора никогда не проявляла тёплой материнской ласки, но её строгость формировала в Рафаэле стойкость. Если отец Рафаэля боролся за семью снаружи, вступая в бесконечные разговорные баталии, то мать защищала её изнутри, превращая семейное разорение в тщательно скрываемый секрет. Она не позволяла слугам обсуждать упадок семьи и настаивала, чтобы дети держались подобающе им.
Семейное разорение началось ещё в дни нескончаемых войн с Хаккмарскими дикарями. Дед Рафаэля отправился на границу, надеясь возвратиться с золотом и почестями, но был пленён и в последствии выкуплен за огромную сумму. Гийом де Сен-Круа, тогда ещё совсем юный, помнил этот день — тяжёлый день, когда их семейный герб впервые омрачился тенью бедности. Земли были заложены, и в сокровищнице замка Сен-Круа осталась лишь горсть пыли. Но даже после этого невзгоды не отступили. Семья пыталась восстановить положение за счёт торговых соглашений и брачных союзов, но безрезультатно. Неудачные сделки, проигранные суды, потерянные земли — всё это лишь безукоризненно вело род в забвение.
Старшие братья Рафаэля — Жоффруа и Тибо — были воплощением рыцарского идеала, о котором они слышали в детстве из уст странствующих менестрелей и старых семейных преданий. Они мечтали о славе, добытой в бою, о щедрости короля, который одарит их землями и титулами за верную службу. С мечами в руках и гербами на щитах они ушли на войну, уверенные, что их подвиги вернут роду Сен-Круа былое величие. Но Рафаэль, младший из братьев, смотрел на их устремления с холодной рассудительностью. Он видел, как рыцарство, некогда бывшее символом власти и благородства, теряло свою силу. Мечи и доспехи больше не решали судьбы королевств — теперь всё решалось в тиши кабинетов, за столами, уставленными пергаментами и чернильницами.
С ранних лет Рафаэль наблюдал за отцом, Гийомом де Сен-Круа, который, стиснув зубы, вёл бесконечные переговоры с менялами, заимодавцами и ростовщиками. Эти люди, одетые в пускай и скромные, но дорогие одежды, с холодными глазами и расчётливыми улыбками, внушали аристократии презрение. В их руках никогда не было меча, но они держали в своих пальцах нити, на которых висели судьбы целых родов. Отец ненавидел их, но был вынужден склонять голову перед их властью. Каждая встреча с ними оставляла горький привкус унижения, но Рафаэль видел в этих людях не врагов, а учителей. Когда Рафаэль научился читать — а научила его этому мать, Элеонора, женщина строгая, но образованная, — он погрузился в мир книг и документов с такой жаждой, что это удивляло даже её. Элеонора, происходившая из рода, где грамотность ценилась не меньше, чем воинская доблесть, сама когда-то изучала латынь и философию. Она видела в младшем сыне не просто ребёнка, а человека, чей ум жаждал знаний, и потому, несмотря на холодность в отношениях, уделяла ему время, обучая его буквам и числам.
Сначала это были простые молитвы и псалмы, но вскоре Рафаэль перешёл к более сложным текстам. Он начал с книг, которые пылились в семейной библиотеке, — хроник, трактатов о земледелии, старинных рыцарских романов. Однако его истинным интересом стали документы, которые отец приносил в кабинет после встреч с кредиторами и купцами. Рафаэль тайком пробирался в отцовский кабинет, разбирал сложные договоры, изучал условия займов, вникал в тонкости процентов и залогов. Он не просто читал — он анализировал, запоминал, делал выводы.
Однажды, когда Гийом де Сен-Круа, уставший после очередной бессонной ночи, нашёл сына за своим столом с пергаментами в руках, он сначала хотел рассердиться. Но, увидев, как внимательно Рафаэль изучает документы, как уверенно он объясняет, какие ошибки были допущены в последнем договоре, Гийом лишь тяжело вздохнул. В его глазах мелькнуло что-то похожее на гордость, смешанную с горечью.
— Ты хотя бы понимаешь, что читаешь? — иронично спросил он, со вздохом опускаясь в кресло.
— Да, отец, — ответил Рафаэль, не отрываясь от текста. — Здесь написано, что если мы не вернём долг к следующему полнолунию, они заберут виноградники на востоке. Но если мы предложим им вместо этого часть урожая с южных полей, они, возможно, согласятся отсрочить выплату.
Гийом смотрел на сына, словно впервые его увидел. Он понял, что перед ним не просто мальчик, а человек, который видит дальше, чем он сам. С тех пор он стал допускать Рафаэля к своим делам, пусть и с оговорками.
Рафаэль же использовал каждую возможность. Он не просто читал — он учился. Он изучал, как строятся финансовые отношения, как работают кредиты, как можно манипулировать условиями договоров. Он начал замечать закономерности, которые ускользали от других. Например, он понял, что кредиторы часто шли на уступки, если чувствовали, что должник знает свои права и может поставить их в невыгодное положение.
Когда его дядя, служитель кафедрального собора Святого Флоренда в Эирини, предложил взять Рафаэля к себе, чтобы обучить богословию, юноша не возражал. Напротив, он увидел в этом предложении не просто возможность, а судьбоносный шанс. Эирини — город, пускай и погрязший в реках крови за каплю власти, — манил его, как маяк в бурном море. Рафаэль знал, что в стенах родового поместья, обросшего, как плющ долгами, ему не найти того, чего он жаждал: настоящей власти.
АКТ II - Священнослужения
Утро отъезда выдалось холодным и окутанным густым туманом. Сырой воздух пропитывал всё вокруг, а белёсая мгла словно обвивала замок Сен-Круа, удерживая его в цепких объятиях. У ворот, запряжённая парой выносливых, но усталых лошадей, уже ожидала повозка. Деревянные колёса поскрипывали от влаги, а старый слуга семьи, Мартен, неспешно проверял упряжь, его дыхание растворялось в холодном воздухе лёгкими облаками пара.
Рафаэль вышел из замка, держа в руках небольшой сундук с книгами и личными вещами. Его плащ, когда-то подарок матери, теперь казался потускневшим, но ещё хранил отголоски былой роскоши. На ступенях замка, выделяясь тёмной фигурой на фоне серого камня, стояла его мать, Элеонора. Она, как всегда, держалась прямо и гордо, но в глубине её взгляда таилась тень тревоги. Подойдя ближе, она поправила складки его плаща и, слегка приподняв его подбородок, заглянула в глаза.
— Помни, кто ты, — её голос был мягок, но полон стального отзвука. — Ты — Сен-Круа. Никогда не позволяй другим забыть об этом.
Рафаэль едва заметно кивнул, но ответить не успел — из полумрака ворот шагнул его отец, Гийом де Сен-Круа. Сегодня в его обычно усталом лице сквозила едва уловимая улыбка. В руках он держал свёрток, аккуратно завёрнутый в ткань.
— Ты взял всё необходимое? — его голос звучал глухо, будто долгое время он хранил молчание.
— Да, отец, — ответил Рафаэль, несколько удивлённый этим проявлением заботы. Гийом редко обращал внимание на детей, и тем более не был склонен к сентиментальности.
Молча, он развернул ткань, показывая старый герб рода Сен-Круа — золотого льва на червлёном поле.
— Этот знак был с нами в сражениях, в победах и поражениях, — Гийом протянул сыну ткань. — Возьми его. Пусть напоминает тебе о твоём происхождении.
Рафаэль принял свёрток, ощущая тяжесть не только ткани, но и самой истории семьи. Отец внимательно смотрел на него, словно пытаясь разгадать мысли, скрытые за внешним спокойствием.
— Ты уезжаешь не просто так, — тихо добавил он. — Я знаю, что тебя не прельщают молитвы. Но запомни: сила, которую ты ищешь, — это не только золото и власть. Это также долг. Перед семьёй, перед теми, кто зависит от тебя.
Рафаэль вновь кивнул, но в его душе не было покорности. Он уезжал не для того, чтобы стать продолжателем фамильного дела. Он уезжал, чтобы оставить его позади.
Повозка тронулась, и вскоре за окном потянулись бескрайние поля, где крестьяне, согнувшись над землёй, собирали урожай. Их лица были усталыми, руки — покрытыми мозолями. Один из них, седобородый старик, на мгновение выпрямился и встретился взглядом с Рафаэлем. В этих глазах не было ни гнева, ни зависти — только молчаливая покорность судьбе. Рафаэль ощутил странное сожаление, но тут же прогнал его. У них был свой удел. Или, возможно, у них никогда не было выбора.
Когда повозка въехала в Эирини, город раскрылся перед Рафаэлем, как огромный организм, полный движения и жизни. Узкие улочки извивались между высокими домами, над крышами которых клубился дым, смешанный с ароматами свежего хлеба, пряностей и нечистот. Торговцы громко зазывали покупателей, кузнецы выбивали ритм молотами по раскаленному металлу, дети носились между прохожими, выкрикивая что-то весёлое и дерзкое. Рафаэль смотрел на этот хаос и чувствовал, как в груди зарождается азарт — предчувствие чего-то великого.
Вскоре он прибыл к собору святого Флоренда, чьи шпили тянулись к небу, словно стремясь коснуться самого Бога. Дядя, Анри де Сен-Круа, ждал его у ворот — высокий, сухощавый человек с пронзительным взглядом. Его длинная чёрная сутана подчёркивала строгость и холодную рассудительность.
— Добро пожаловать в Эирини, племянник, — сдержанно произнёс он. — Надеюсь, столица оправдает твои ожидания. Пока что мне понадобится твоя помощь. Пойдём.
Рафаэль не двинулся сразу. Его взгляд вновь скользнул по собору, но интересовала его не сама церковь, а жизнь, что бурлила за её стенами — рынки, торговые ряды, кварталы банкиров и купцов. Там, в этом хаосе, скрывалось будущее, которое он намеревался завоевать.
Дом дяди находился неподалёку от собора, в тихом переулке, где шум города глушился каменными стенами. Его комната была скромной, но уютной, а по утрам он просыпался под звон колоколов и далёкие крики торговцев. Здесь начиналась его новая жизнь.
Он быстро привык к распорядку: простая сутана, утренние молитвы, скромные трапезы и длинные часы в библиотеке. Но больше всего его интересовали не догматы, а финансы церкви. Анри де Сен-Круа был не только священнослужителем, но и искусным управляющим. Он заключал сделки, распределял доходы, вёл переговоры с купцами. Рафаэль внимательно наблюдал, запоминая каждое слово, каждый жест.
Однажды дядя взял его на встречу с хобсбуржским купцом, который искал право торговать на церковных землях. Рафаэль видел, как хладнокровно и расчетливо дядя вел переговоры, играя условиями, процентами, сроками выплат, словно это была шахматная партия.
После сделки Рафаэль не удержался от вопроса:
— Он мог бы предложить больше. Почему ты согласился?
Дядя усмехнулся:
— Иногда лучше взять меньше, но сохранить доверие. Он ещё будет нам полезен.
Поначалу его никто не воспринимал всерьёз. Для одних он был просто племянником управляющего, для других — ещё одним учеником, мечтающим о высоких должностях. Но со временем всё изменилось.
Он взрослел. Голос стал ниже, осанка прямее, взгляд увереннее. Он уже не казался мальчишкой в потрепаной сутане. Его спокойствие внушало доверие, его умение слушать — располагало к откровенности.
С этой мыслью он начал действовать. Сначала осторожно: несколько монет на проценты среди знакомых учеников и молодых священников, которым не хватало на книги или вино. Деньги работали, возвращались с прибылью, а вместе с этим приходило понимание. Он внимательно изучал, кто и как возвращает долг, у кого можно потребовать больше, а кого лучше оставить в покое.
Постепенно он начал выходить за рамки церковных дел. Вначале это были мелкие услуги — одолжить пару монет знакомому купцу, помочь священнику закрыть долг перед мясником, договориться с менялой о выгодном обмене флорингов. Потом — небольшие займы, незначительные сделки, подсказки в финансовых вопросах. Рафаэль никогда не давал денег просто так. Он не был добрым самаритянином — он был инвестором.
Он научился говорить так, чтобы его слушали. Он не давил на людей, не уговаривал их, не упрашивал — он просто показывал возможности.
Первое время он пользовался деньгами церкви, проводя небольшие займы через её счета. Но вскоре понял: если хочет стать по-настоящему свободным, ему нужно работать на себя. Так появились его первые сбережения. Сначала всего сотня флорингов,после около тысячи.
А потом появился Людовик д'Аржант.
Людовик был молодым бароном, который больше любил играть в кости, чем управлять землями. Он жил на широкую ногу, тратил больше, чем мог себе позволить, и вскоре оказался в долгах. Все местные менялы отказали ему в займе — кто захочет рисковать с должником, у которого нет ни денег, ни перспектив?
Рафаэль увидел в нём не проблемного дворянина, а возможность.
Он предложил Людовику небольшую сумму — ровно столько, чтобы тот мог закрыть один из срочных долгов и сохранить лицо. Взамен барон дал залог: старый свиток с перечнем земельных владений своей семьи. Это был пустяк, но, изучая документы, Рафаэль узнал кое-что интересное.
Земли д'Аржанта когда-то принадлежали церкви, но несколько десятилетий назад были переданы его роду по личному указу короля. Официальные записи этого не отражали, но если дело снова всплывёт, у церкви может появиться право на их возвращение.
Теперь у Рафаэля был рычаг давления.
Когда барон снова пришёл за деньгами — а такие, как Людовик, всегда возвращаются, — он уже диктовал условия.
Вложения
-
________.png249,6 KB · Просмотры: 3 -
________.png109,7 KB · Просмотры: 3
Последнее редактирование:
